Идиот - Саграда, Соль земли

Голубь пролетел под куполом сельского храма,

Утром рано он наблюдал за ним обрадованно,

Выйдя за церковную ограду, он ждал чудес,

Под синевой небес звал его отец-лес.

Запах тех мест: рощи, луга и пашни,

Его рука их соберёт в наброски карандашные,

Русские сказки в народе полны дремучих тайн,

И по полям их бродит чёрная жуть, читая…

Федя любил литерату,

Много пил чай, много курил и много думал,

Он вспоминал, как мама умирала от чихотки,

Вот от чего её лицо запомнилось так чётко.

Снова зачёркнуто, то что писал с весны,

И. отца наверное убили крепостные,

Мимо прохожие плыли по мостовым,

Сквозь густой морозный дым, в лапы беды.

Тут очень пьют под музыку вечерних вьюг,

Вечный порочных круг, Санкт-Петербург,

Бедные люди, белые ночи,

Звуки прилюдий, россыпи многоточий…

И вдруг всё кончилось, сорок девятый год,

И кто-то тянет, кто-то ведёт на эшафот,

Ещё живой, но ветер смело хлещет по лицу,

Он ждал расстрела на Семёновском плацу.

В кандалах, впереди сибирский тракт,

Там где горит любовь, там отступает страх,

До Сибири, до острога, Крест — это дорога,

Мальчики на улицах найдут и потеряют Бога.

В кандалах, впереди сибирский тракт,

Там где горит любовь, там отступает страх,

До Сибири, до острога, Крест — это дорога,

Мальчики на улицах найдут и потеряют Бога.

Там где нары в два этажа, среди катаржан,

Где взгляд людей ничего не выражал,

Он ждал, он жадно взглядывался в лица с чёрным ртом,

Потом он вспомнит и запишет всё про мёртвый дом.

О том бездонном горе клеймённых и отверженных,

Лишившихся имён, вцепившихся в надежду,

О том, что между ними есть способные простить,

О том, что белые одежды нужно уметь носить.

Осилит этот путь идущий,

И пусть в конце он упадёт в приступе падучий,

Поручик Достоевский узнает свой народ,

Тот кто идёт этой дорогой для мира Идиот.

И Радион потом пришьёт петлю к подкладке,

Украдкой глядя, как старуха возится с укладкой,

Уплаты требует долги, черный потолки,

Её намёки колки, её руки так тонки.

Игрок поставит всё и потеряет на рулетке,

Своей рукой оставит на полях пометки,

Даст медную монетку озябшей попрошайке,

В одном шаге от счастья вдруг произнесёт:"Прощайте!"

И вальс ветров приподнимит полы пальто,

Не оглянувшись даже он скажет:"Всё не то…"

И он пойдёт разглядывать тот потолок и трещины,

В огромной комнате вдвоём у трупа женщины.

В кандалах, впереди сибирский тракт,

Там где горит любовь, там отступает страх,

До Сибири, до острога, Крест — это дорога,

Мальчики на улицах найдут и потеряют Бога.

В кандалах, впереди сибирский тракт,

Там где горит любовь, там отступает страх,

До Сибири, до острога, Крест — это дорога,

Мальчики на улицах найдут и потеряют Бога.

Una colomba volò sotto la cupola di un tempio campestre,

La mattina presto lo guardava con gioia,

Lasciando il recinto della chiesa, aspettava miracoli,

Sotto l'azzurro del cielo, suo padre-foresta chiamava.

L'odore di quei luoghi: boschetti, prati e seminativi,

La sua mano li raccoglierà in schizzi a matita,

Le fiabe russe tra la gente sono piene di densi segreti,

E l'orrore nero vaga per i loro campi, leggendo...

Fedia amava la letteratura,

Ho bevuto molto tè, fumato molto e ho pensato molto,

Ricordò come sua madre stesse morendo di starnuto,

Ecco perché il suo viso è ricordato così chiaramente.

Cancellato di nuovo, ciò che scrisse dalla primavera,

I. Il padre è stato probabilmente ucciso dai servi,

I passanti galleggiavano lungo i marciapiedi,

Attraverso il fumo denso e gelido, nelle zampe dei guai.

Qui bevono molto alla musica delle bufere di neve serali,

Eterno circolo vizioso, San Pietroburgo,

Poveretti, notti bianche

I suoni della folla, la dispersione dei punti...

E all'improvviso tutto finì, il quarantanovesimo anno,

E qualcuno tira, qualcuno conduce al patibolo,

Ancora vivo, ma il vento audacemente sferza il viso,

Stava aspettando di essere fucilato nella piazza d'armi di Semyonovsky.

In catene, davanti all'autostrada siberiana,

Dove l'amore brucia, la paura si allontana,

In Siberia, in prigione, la Croce è la strada,

I ragazzi nelle strade troveranno e perderanno Dio.

In catene, davanti all'autostrada siberiana,

Dove l'amore brucia, la paura si allontana,

In Siberia, in prigione, la Croce è la strada,

I ragazzi nelle strade troveranno e perderanno Dio.

Dove le cuccette sono alte due piani, tra i Catari,

Dove lo sguardo delle persone non esprimeva nulla,

Aspettò, guardò avidamente facce dalle bocche nere,

Quindi ricorderà e annoterà tutto sulla casa morta.

Su quella montagna senza fondo degli stigmatizzati e degli emarginati,

Senza nome, aggrappati alla speranza

Sul fatto che tra loro ci sono quelli che sanno perdonare,

Che i vestiti bianchi dovrebbero essere indossati.

sopraffare questo percorso in corso,

E lascialo cadere in un attacco epilettico alla fine,

Il tenente Dostoevskij riconosce il suo popolo,

Quello che va così per il mondo Idiota.

E Radion poi cucirà il cappio alla fodera,

Guardando furtivamente la vecchia che giocherellava con i suoi capelli,

Il pagamento richiede debiti, soffitti neri,

I suoi accenni di puntura, le sue mani sono così sottili.

Il giocatore scommetterà tutto e perderà alla roulette,

Di sua mano lascerà delle note a margine,

Darò una moneta di rame a un mendicante freddo,

Ad un passo dalla felicità, improvvisamente dice: "Addio!"

E il valzer dei venti solleverà le falde del mantello,

Senza nemmeno guardarsi indietro, dirà: "Non è quello..."

E andrà a guardare quel soffitto e le crepe,

In una stanza enorme insieme al cadavere di una donna.

In catene, davanti all'autostrada siberiana,

Dove l'amore brucia, la paura si allontana,

In Siberia, in prigione, la Croce è la strada,

I ragazzi nelle strade troveranno e perderanno Dio.

In catene, davanti all'autostrada siberiana,

Dove l'amore brucia, la paura si allontana,

In Siberia, in prigione, la Croce è la strada,

I ragazzi nelle strade troveranno e perderanno Dio.