101-й километр - Александр Розенбаум

От неонового света глазу холодно и больно.

На сто первый километр уезжаю добровольно.

На сто первом километре на ветру не реют флаги,

Там, на этом самом ветре, доживают жизнь бродяги.

Там в реке играет лещ, а в избе — баян,

Голь гуляет по земле перекатная,

Ни банкира, ни качка — делить нечего,

Постирушка с утречка, а драка к вечеру,

Драка к вечеру.

С детства верил я поэту, чьи стихи учили в школе,

Он сказал, что счастья нету, в жизни есть покой и воля.

Здесь с покоем напряжённо да и воля под надзором,

Дарят нам чужие жёны счастье тёмным коридором.

Два бревна, сарай, качель, трактор на горе,

Лампа в шестьдесят свечей, абажур сгорел,

Две лопаты уголька в печку брошены.

Наливай, братан, стакан по-хорошему,

По-хорошему.

И не сказал бы я, что спета моя песенка, но знаю:

На сто первом километре буду сам себе хозяин,

Соберу в лесу под ёлкой то ли Думу, то ли Раду —

Двух девчонок из посёлка и цыгана-конокрада.

Мне — гнедую, а ему — масти вороной.

Всё одно пойду в тюрьму, а с кем — не всё равно.

Так что фофан не продам в Потьме сотканый,

Где мне снились иногда отмель с лодкою,

Отмель с лодкою.

И так как все мои вопросы остаются без ответа,

Две мечты имею: космос и сто первый километр.

В космос явно не забраться, для него не вышел рожей,

Так что двину-ка я, братцы, к светлым далям Подпорожья.

Там в реке играет лещ, а в избе — баян,

Голь гуляет по земле перекатная,

Ни банкира, ни качка — делить нечего,

Постирушка с утречка, а драка к вечеру,

Драка к вечеру.

Dalla luce al neon, l'occhio è freddo e doloroso.

Parto volontariamente per il centounesimo chilometro.

Al centounesimo chilometro le bandiere non sventolano al vento,

Là, proprio con questo vento, i vagabondi vivono la loro vita.

Là, un orata suona nel fiume, e una fisarmonica nella capanna,

L'obiettivo cammina sul terreno irregolare,

Nessun banchiere, nessun atleta - niente da condividere,

Lavanderia al mattino e rissa la sera,

Combatti verso sera.

Fin dall'infanzia ho creduto al poeta, le cui poesie venivano insegnate a scuola,

Ha detto che non c'è felicità, c'è pace e volontà nella vita.

Qui, con la pace, è tesa e la volontà è sotto controllo,

Le mogli di altre persone ci danno la felicità attraverso un corridoio buio.

Due tronchi, un fienile, un'altalena, un trattore su una montagna,

Una lampada di sessanta candele, il paralume si è spento,

Due pale di carbone vengono gettate nella stufa.

Versa, fratello, un bicchiere in modo buono,

In un buon modo.

E non direi che la mia canzone è stata cantata, ma so:

Al centounesimo chilometro sarò il capo di me stesso,

Raccoglierò nella foresta sotto l'albero di Natale o la Duma o la Rada...

Due ragazze del villaggio e uno zingaro ladro di cavalli.

Per me - bay, e per lui - il colore del corvo.

Andrò comunque in prigione, ma con chi non importa.

Quindi non venderò fofan tessuto nell'oscurità,

Dove a volte sognavo un banco di sabbia con una barca,

Banco con una barca.

E poiché tutte le mie domande rimangono senza risposta,

Ho due sogni: lo spazio e cento primi chilometri.

È chiaramente impossibile entrare nello spazio, non ha fatto una faccia per lui,

Allora lasciatemi muovere, fratelli, nelle luminose distese di Podporozhye.

Là, un orata suona nel fiume, e una fisarmonica nella capanna,

L'obiettivo cammina sul terreno irregolare,

Nessun banchiere, nessun atleta - niente da condividere,

Lavanderia al mattino e rissa la sera,

Combatti verso sera.